[Мария Беликова] Насилие в семье (2023)
Тема насилия в той или иной степени в расстановках звучит довольно часто. Может быть это «мама заставляла меня есть кашу», или «папа бил маму, а я прятался под столом», а может быть отчим приходил выпивший и …
Нашими клиентами на расстановку могут быть как уже взрослые дети, пережившие насилие в своей родительской семье, так и те, кто сами проявляют насилие к своим детям, к примеру. Так или иначе насилие как процесс есть, и мы с этим работаем.
На группе практики мы поговорим о двух наиболее частых процессах семейного насилия: над детьми и парного, супружеского. И оба этих процесса требуют от нас, расстановщиков, особого терапевтического состояния, пригодного для работы с такими темами. А именно, нам в работе важно одинаково ровно смотреть и пропускать через себя как чувства тех, кого можно назвать жертвами, так и чувства тех, кто проявляет насилие - агрессоров. Не исключая из своего внимания ни тех, ни других.
Как устроен процесс насилия между родителями и детьми?
Истории, когда мама не может удержаться от того, чтобы ударить своего ребенка нередки. Или истории, когда папа достает ремень и «воспитывает» своего ребенка тоже.
Работая в поле с такими историями, мы нередко будем иметь дело с переплетениями, когда ребенок «несёт что-то за своего родителя». И в контакте с полем этого ребенка, родитель что-то чувствует, от чего его «разносит».
Возможно, это его детские чувства, когда и его били, насиловали, эмоционально уничтожали. При этом неважно, делает что-то ребенок для того, чтобы проявить этот процесс или нет. То есть ребенок может как делать что-то, что невыносимо, так и просто сидеть молча. Важно, что он есть и являет собой исключенные процессы своего родителя. Нередко сильнее всего достается именно первым детям, так как они более других несут именно отщепленные чувства своих родителей.
В таких работах важно видеть эту связь, что это один и тот же процесс. И часть этого процесса попадает в ребенка, а часть в родителя. Что это за процесс, мы и будем раскрывать в работе. Возможно, этот ребенок несёт в себе мамину боль, когда старший брат издевался над ней, и одновременно боль своего отца, над которым издевался отчим. Видя эти связи отдельно от этого ребенка, размыкая эти переплетения, у нас есть шанс переустановить связь между родителями и ребенком иначе.
Супружеское насилие имеет схожую структуру. В общем поле пары есть некий процесс, который распределяется на обоих партнеров. И оба в этом процессе участвуют. Возможно, она бьет его «морально», отвергая как мужчину, а он физически. Возможно, она делает это, как его мама, а он, возможно, бьет так же, как бил ее отец.
Более подробно о полевом устройстве процесса насилия в семье, поговорим на группе. Сделаем упражнение, в котором исследуем свою устойчивость к разным участникам этого процесса.
Учащиеся смогут сделать две расстановки «под зачет».
***
Почти в каждой расстановке клиент будет описывать свое детство через опыт насилия в той или иной степени. Это может быть опыт насилия в медицинских учреждениях, насилие в яслях или садике, опыт, когда мама неделями не разговаривала, а папа заставлял мыть полы так, что до сих пор процесс уборки вызывает приступы отвращения.
При этом часто клиенты словом «насилие» этот детский опыт своей души не называют. Мало того, этот опыт может еще описываться через призму какого-то внутреннего стыда и вины. Как будто ответственность за происходящее лежит на самом человеке.
Ситуация как-будто перевернута. Делает, к примеру с ребенком что-то старший, а чувство вины и стыда достаются ребенку. Так, клиент может описывать свой опыт, как «я был таким ужасно непослушным ребенком, что моей маме приходилось все время орать, а отцу доставать ремень», «я регулярно получал ложкой по лбу за то, что отказывался есть мамину еду» (и как-будто бы в этом есть чувство вины). Эта вина в раннем детстве с одной стороны навязывается старшими, а с другой, становится спасением для ребенка. Она дает опору, ощущение, что ситуацией можно управлять. «Я сделаю что-то с собой (стану послушным, буду не расстраивать маму, буду хорошо учиться) и ситуация изменится). С другой стороны, эта вина маскирует спрятанные за ней же чувства полного бессилия и беспомощности, ничтожности, которые возникают у ребенка в отношении действий взрослых. «Я слишком маленький и ничего не стою. Со мной можно делать все что угодно и я никак на это не могу влиять». Эти чувства настолько невыносимы, что проще обвинить себя. И за тем всю жизнь себя исправлять и наказывать.
Так, к нам за расстановкой в дальнейшем могут приходить женщины (статистически чаще чем мужчины) искренне верящие, что проблема в них. И если они сделают что-то с собой, то насилие в их сторону прекратиться («Я причина насилия надо мной»).
И здесь довольно сложное место. С одной стороны, действительно, мы можем в своей жизни делать что-то только для себя, помогать себе, исцелять свои раны. Но ответственность за действия других людей мы все же не несём. И если расстановка может помочь нам завершить свою боль в том месте, где над нами было совершено насилие, то гарантировать, что насильник прекратит совершать насильственные действия мы не можем.
Но есть вероятность того, что необходимость в такой мучительной связи в результате расстановочной работы исчезнет.
Так, раскрыв эту детскую вину в расстановках, мы можем также заметить, что эти агрессивные импульсы, направленные внутрь самих себя, ничто иное как затеянная ярость и агрессия на того, кто обижал и мучал.
И если дать этому место, то внутри что-то может завершиться и успокоиться. Ведь чувствовать ярость, это значит быть не своей стороне, защищать себя, быть в силе.
Вряд ли мы можем остановить насилие глобально, уж очень его много. Но освоить новые свои реакции на него вполне возможно. По крайней мере мы можем без вины разрешить себе уходить из тех мест, где нам плохо. Ребенок в свое время не мог уйти, а нам можно.
***
Тема насилия может проявиться в любой расстановке. К нам могут придти с каким либо другим запросом, не связанным с насилием (к примеру, с запросами про отношения, про детей, про саморазвитие, про деньги и т.д.). Однако опыт насилия, прожитый в родительской семье, может сидеть в глубине нашей души и оказывать влияние на все другие процессы нашей жизни.
Когда душа просит безопасности, ее сложно уговорить «мозгом» завести отношения, впустить в свою жизнь что-то новое, согласиться на неизвестность любого рода, будь то рождение детей или смена работы или жилья. Безопасность, стабильность, предсказуемость становятся важной основой нашей жизни, а мы - заложниками этой безопасности. Заложниками, так как жизнь в таком случае беднеет, останавливается. Когда мы удерживаем себя в этом «коконе» безопасности, душе сложно развиваться, получать новый опыт, тем самым наращивая уверенность в своих силах. Или наоборот, мы можем развить такую сверх силу и неуязвимость, что что-то раненое и живое внутри нас будет зашито глубоко под кожой. Зашито и забыто. И голос этого живого будет не услышан.
Имея опыт насилия, сложно что-то брать и, как следствие отдавать. Ведь брать можно в большом доверии, а его нет. Сложно доверять, когда самые близкие подвели.
Но если клиент к нам пришел, то скорее всего, он ищет выход, в том числе и выход из этого «кокона безопасности» к чему-то новому в своей жизни.
Работа с темой насилия в поле сложна тем, что нас, терапевтов, может моментально затягивать на место того, кто ранее проявлял насилие. И если специально не отслеживать свое состояние в диаде, можно легко повторить паттерн, подтвердив опыт отчаяния и недоверия клиента: «никто не услышит меня» и «только себе могу доверять». Поэтому хорошая диада в работе с темой насилия важна как никогда. Видеть свои импульсы в отношении клиента, исследовать их, давать клиенту возможность «ощупать» свое поле, видеть его силу, давать ей место и давать место его уязвимости. На мой взгляд, это ювелирная работа, которая требует от нас большой ясности.
Приглашаю желающих на группу практики, где мы поговорим и потренируемся работать с темой семейного насилия. Поговорим, как работать с переплетением и как работать с травмой. Сделаем упражнение, а обучающиеся расстановкам сделают две работы под «зачет».
Ведущий: Мария Беликова - дипломированный психолог с квалификацией «семейный психолог», образование расстановщика получала в двух вузах, ведёт психологическую и расстановочную практику с 2015 года. Училась у российских и зарубежных мастеров, в 2020 году окончила институт "Открытое поле" Елены Веселаго. Живёт и работает в Санкт-Петербурге.
ПРОДАЖНИК
Тема насилия в той или иной степени в расстановках звучит довольно часто. Может быть это «мама заставляла меня есть кашу», или «папа бил маму, а я прятался под столом», а может быть отчим приходил выпивший и …
Нашими клиентами на расстановку могут быть как уже взрослые дети, пережившие насилие в своей родительской семье, так и те, кто сами проявляют насилие к своим детям, к примеру. Так или иначе насилие как процесс есть, и мы с этим работаем.
На группе практики мы поговорим о двух наиболее частых процессах семейного насилия: над детьми и парного, супружеского. И оба этих процесса требуют от нас, расстановщиков, особого терапевтического состояния, пригодного для работы с такими темами. А именно, нам в работе важно одинаково ровно смотреть и пропускать через себя как чувства тех, кого можно назвать жертвами, так и чувства тех, кто проявляет насилие - агрессоров. Не исключая из своего внимания ни тех, ни других.
Как устроен процесс насилия между родителями и детьми?
Истории, когда мама не может удержаться от того, чтобы ударить своего ребенка нередки. Или истории, когда папа достает ремень и «воспитывает» своего ребенка тоже.
Работая в поле с такими историями, мы нередко будем иметь дело с переплетениями, когда ребенок «несёт что-то за своего родителя». И в контакте с полем этого ребенка, родитель что-то чувствует, от чего его «разносит».
Возможно, это его детские чувства, когда и его били, насиловали, эмоционально уничтожали. При этом неважно, делает что-то ребенок для того, чтобы проявить этот процесс или нет. То есть ребенок может как делать что-то, что невыносимо, так и просто сидеть молча. Важно, что он есть и являет собой исключенные процессы своего родителя. Нередко сильнее всего достается именно первым детям, так как они более других несут именно отщепленные чувства своих родителей.
В таких работах важно видеть эту связь, что это один и тот же процесс. И часть этого процесса попадает в ребенка, а часть в родителя. Что это за процесс, мы и будем раскрывать в работе. Возможно, этот ребенок несёт в себе мамину боль, когда старший брат издевался над ней, и одновременно боль своего отца, над которым издевался отчим. Видя эти связи отдельно от этого ребенка, размыкая эти переплетения, у нас есть шанс переустановить связь между родителями и ребенком иначе.
Супружеское насилие имеет схожую структуру. В общем поле пары есть некий процесс, который распределяется на обоих партнеров. И оба в этом процессе участвуют. Возможно, она бьет его «морально», отвергая как мужчину, а он физически. Возможно, она делает это, как его мама, а он, возможно, бьет так же, как бил ее отец.
Более подробно о полевом устройстве процесса насилия в семье, поговорим на группе. Сделаем упражнение, в котором исследуем свою устойчивость к разным участникам этого процесса.
Учащиеся смогут сделать две расстановки «под зачет».
***
Почти в каждой расстановке клиент будет описывать свое детство через опыт насилия в той или иной степени. Это может быть опыт насилия в медицинских учреждениях, насилие в яслях или садике, опыт, когда мама неделями не разговаривала, а папа заставлял мыть полы так, что до сих пор процесс уборки вызывает приступы отвращения.
При этом часто клиенты словом «насилие» этот детский опыт своей души не называют. Мало того, этот опыт может еще описываться через призму какого-то внутреннего стыда и вины. Как будто ответственность за происходящее лежит на самом человеке.
Ситуация как-будто перевернута. Делает, к примеру с ребенком что-то старший, а чувство вины и стыда достаются ребенку. Так, клиент может описывать свой опыт, как «я был таким ужасно непослушным ребенком, что моей маме приходилось все время орать, а отцу доставать ремень», «я регулярно получал ложкой по лбу за то, что отказывался есть мамину еду» (и как-будто бы в этом есть чувство вины). Эта вина в раннем детстве с одной стороны навязывается старшими, а с другой, становится спасением для ребенка. Она дает опору, ощущение, что ситуацией можно управлять. «Я сделаю что-то с собой (стану послушным, буду не расстраивать маму, буду хорошо учиться) и ситуация изменится). С другой стороны, эта вина маскирует спрятанные за ней же чувства полного бессилия и беспомощности, ничтожности, которые возникают у ребенка в отношении действий взрослых. «Я слишком маленький и ничего не стою. Со мной можно делать все что угодно и я никак на это не могу влиять». Эти чувства настолько невыносимы, что проще обвинить себя. И за тем всю жизнь себя исправлять и наказывать.
Так, к нам за расстановкой в дальнейшем могут приходить женщины (статистически чаще чем мужчины) искренне верящие, что проблема в них. И если они сделают что-то с собой, то насилие в их сторону прекратиться («Я причина насилия надо мной»).
И здесь довольно сложное место. С одной стороны, действительно, мы можем в своей жизни делать что-то только для себя, помогать себе, исцелять свои раны. Но ответственность за действия других людей мы все же не несём. И если расстановка может помочь нам завершить свою боль в том месте, где над нами было совершено насилие, то гарантировать, что насильник прекратит совершать насильственные действия мы не можем.
Но есть вероятность того, что необходимость в такой мучительной связи в результате расстановочной работы исчезнет.
Так, раскрыв эту детскую вину в расстановках, мы можем также заметить, что эти агрессивные импульсы, направленные внутрь самих себя, ничто иное как затеянная ярость и агрессия на того, кто обижал и мучал.
И если дать этому место, то внутри что-то может завершиться и успокоиться. Ведь чувствовать ярость, это значит быть не своей стороне, защищать себя, быть в силе.
Вряд ли мы можем остановить насилие глобально, уж очень его много. Но освоить новые свои реакции на него вполне возможно. По крайней мере мы можем без вины разрешить себе уходить из тех мест, где нам плохо. Ребенок в свое время не мог уйти, а нам можно.
***
Тема насилия может проявиться в любой расстановке. К нам могут придти с каким либо другим запросом, не связанным с насилием (к примеру, с запросами про отношения, про детей, про саморазвитие, про деньги и т.д.). Однако опыт насилия, прожитый в родительской семье, может сидеть в глубине нашей души и оказывать влияние на все другие процессы нашей жизни.
Когда душа просит безопасности, ее сложно уговорить «мозгом» завести отношения, впустить в свою жизнь что-то новое, согласиться на неизвестность любого рода, будь то рождение детей или смена работы или жилья. Безопасность, стабильность, предсказуемость становятся важной основой нашей жизни, а мы - заложниками этой безопасности. Заложниками, так как жизнь в таком случае беднеет, останавливается. Когда мы удерживаем себя в этом «коконе» безопасности, душе сложно развиваться, получать новый опыт, тем самым наращивая уверенность в своих силах. Или наоборот, мы можем развить такую сверх силу и неуязвимость, что что-то раненое и живое внутри нас будет зашито глубоко под кожой. Зашито и забыто. И голос этого живого будет не услышан.
Имея опыт насилия, сложно что-то брать и, как следствие отдавать. Ведь брать можно в большом доверии, а его нет. Сложно доверять, когда самые близкие подвели.
Но если клиент к нам пришел, то скорее всего, он ищет выход, в том числе и выход из этого «кокона безопасности» к чему-то новому в своей жизни.
Работа с темой насилия в поле сложна тем, что нас, терапевтов, может моментально затягивать на место того, кто ранее проявлял насилие. И если специально не отслеживать свое состояние в диаде, можно легко повторить паттерн, подтвердив опыт отчаяния и недоверия клиента: «никто не услышит меня» и «только себе могу доверять». Поэтому хорошая диада в работе с темой насилия важна как никогда. Видеть свои импульсы в отношении клиента, исследовать их, давать клиенту возможность «ощупать» свое поле, видеть его силу, давать ей место и давать место его уязвимости. На мой взгляд, это ювелирная работа, которая требует от нас большой ясности.
Приглашаю желающих на группу практики, где мы поговорим и потренируемся работать с темой семейного насилия. Поговорим, как работать с переплетением и как работать с травмой. Сделаем упражнение, а обучающиеся расстановкам сделают две работы под «зачет».
Ведущий: Мария Беликова - дипломированный психолог с квалификацией «семейный психолог», образование расстановщика получала в двух вузах, ведёт психологическую и расстановочную практику с 2015 года. Училась у российских и зарубежных мастеров, в 2020 году окончила институт "Открытое поле" Елены Веселаго. Живёт и работает в Санкт-Петербурге.
ПРОДАЖНИК
Скрытое содержимое. Вам нужно войти или зарегистрироваться.
СКАЧАТЬСкрытое содержимое. Вам нужно войти или зарегистрироваться.